Роберт Хайнлайн. Дверь в лето.

     Машина дожидалась меня там, где я ее  оставил:  на  стоянке  на  углу
Першинг-сквер. Я бросил  в  счетчик  несколько  монет,  выпустил  Пита  на
сиденье, вывел машину через западный проезд и расслабился.
     Вернее, попытался расслабиться. Для  ручного  управления  движение  в
Лос-Анджелесе слишком интенсивно, а  автоматическому  я  не  доверял.  Мне
давно уже хотелось перебрать машину по винтику, сделать  ее  по-настоящему
безопасной. Проехав Уэстерн авеню, я перешел на ручное управление.  Я  был
раздражен и хотел по этому поводу выпить.
     - Вижу оазис, Пит.
     - Блур-р-р?
     - Полный вперед!
     Лос-Анджелесу не грозит интервенция -  захватчики  просто  не  найдут
здесь места для стоянки. Высматривая, где бы поставить машину, я вспомнил,
что доктор не велел мне больше пить.
     Я заочно объяснил ему, что он может сделать со своими советами.
     Было бы удивительно, если бы он почти через  сутки  смог  определить,
пил я или нет. Конечно, я мог бы обмануть его  дюжиной  способов,  но  это
было не в моих правилах.
     А ведь  он  был  совершенно  прав,  черт  побери,  когда  не  захотел
подписывать мои бумаги. Похоже, я  только  и  жду  случая,  чтобы  сыграть
втемную.
     - Пора нам складывать пожитки.
     - Сейчас? - спросил Пит.
     - Чуть позже. Сперва зайдем перекусим.
     И тут я осознал, что пить  мне  не  хочется,  мне  хочется  поесть  и
выспаться. Док не обманул - я был абсолютно трезв и чувствовал себя лучше,
чем когда-либо раньше.  Наверное,  подействовало  лекарство.  Мы  зашли  в
ресторан. Себе я заказал цыпленка, а Питу -  полфунта  ветчины  и  немного
молока, после чего выпустил его поразмяться. Здесь нам было хорошо, и Питу
не надо было прятаться.
     Через полчаса я забрался в машину, почесал Питу шею под подбородком и
закурил, предоставив автомобилю самому выбираться со стоянки.
     "Друг мой Дэн, - подумал я, - а ведь  док  был  совершенно  прав.  Ты
пытался утонуть в бутылке, и что же вышло? Голова в горлышко  пролезла,  а
вот плечи застряли. Сейчас ты сыт, спокоен. Тебе хорошо, в первый  раз  за
всю неделю. Чего ж тебе еще? А, может быть, док прав и насчет анабиоза? Ты
что  -  дитя  малое?  Разве  у  тебя  не  хватает  мужества  пережить  все
неприятности? Зачем ты идешь на это? Только ради новых впечатлений? Или ты
просто бежишь от себя самого, ползешь назад в лоно матери?"
     "Но я на самом деле  хочу  туда,  -  возразил  я  самому  себе,  -  в
двухтысячный год. Только подумай, парень, двухтысячный год!"
     "Ладно,  как  хочешь.  Но  стоит  ли  уходить  из  этого   мира,   не
расплатившись по счетам?"
     "Ну хорошо! А как ты будешь расплачиваться? Белла после  всего  этого
тебе не нужна. Что еще ты можешь сделать? Подашь на них в суд? Глупо. Если
кто и выиграет от этого процесса, так это только адвокат".
     - Ну? - напомнил о себе Пит.
     Я посмотрел на его покрытую шрамами морду. Он-то не станет подавать в
суд. Если ему не понравится фасон усов другого  кота,  Пит  пригласит  его
выйти и разберется с ним, как мужчина с мужчиной.
     Похоже ты прав, Пит. Я как раз собирался навестить  Майлза,  оторвать
ему руку и бить ею по голове, пока он не заговорит. Анабиоз подождет. Зато
мы будем точно знать, кто придумал эту пакость.
     Неподалеку стояла телефонная будка. Я дозвонился до Майлза и попросил
его никуда не отлучаться.


     Отец дал мне имя Дэниель Бун Дэвис [Дэниель Бун (1734-1820) - один из
первых поселенцев в Кентукки, входил в число инициаторов захвата индийских
земель; стал персонажем фольклора; в  широком  смысле  -  фронтирер,  т.е.
человек, который на "ты" с дикой природой, сам себе хозяин].  Так  он  еще
раз продемонстрировал свое свободолюбие. Я родился в 1940 году. Тогда  все
в один голос говорили,  что  времена  индивидуалистов  прошли,  и  будущее
принадлежит массам. Отец не верил этому, и мое имя стало для него одним из
символов независимости. Он умер, когда корейцы промывали ему мозги,  и  до
конца остался верен своим убеждениям.
     Во  время  Шестинедельной  войны  я  обзавелся   степенью   магистра,
специальностью инженера-механика  и  армейской  робой.  Я  не  гонялся  за
чинами: кроме  имени,  отец  наделил  меня  непреодолимым  отвращением  ко
всякого рода приказам, муштре и дисциплине. Я хотел просто отслужить  свой
срок и убраться из армии. Во времена холодной войны я служил неподалеку от
Нью-Мехико в звании техника-сержанта арсенала, набивал  атом  в  бомбы,  а
между делом размышлял, чем  бы  мне  заняться  на  гражданке.  Потом  меня
перевели в  Оклахома-Сити,  в  службу  снабжения,  где  я  добывал  свежие
продукты для наших "джи-ай".
     Пит, странствовал  со  мной.  У  меня  был  приятель  Майлз  Джентри,
призванный из резерва. Незадолго до призыва у него  умерла  жена,  оставив
ему Фредерику,  свою  дочь  от  первого  брака.  Они  жили  неподалеку,  в
Альбукерке, и маленькая Рикки (мы никогда не называли ее полным именем)  с
удовольствием заботилась о Пите.  Благодарение  кошачьей  богине  Бубастис
[автор, наверное, имеет в виду древнеегипетскую богиню радости  и  веселья
Баст, чьим священным животным была кошка; Бубастис - город, центр культуры
богини Баст], Майлз и Рикки  возились  с  Питом  все  уик-энды,  и  я  был
совершенно свободен семьдесят два часа в неделю.
     Первые сообщения об анабиозе поразили меня, равно как и всех  прочих.
Оказалось, что за полминуты человеческое  тело  можно  охладить  почти  до
нуля. Правда, перед Шестинедельной войной это казалось  лишь  лабораторным
трюком. Занимались этим военные, а у них всегда хватает и людей,  и  денег
для исследований. Напечатайте миллиард долларов, наймите тысячу  ученых  и
инженеров, позвольте им ставить любые эксперименты, и они выдадут все, что
вам будет угодно, даже невозможное. С помощью анабиоза (или, если  угодно,
стасиса, гибернации, замедления метаболизма) можно было  складывать  людей
хоть в штабеля, а потом размораживать их по мере надобности. Человеку дают
легкий наркотик, гипнотизируют, и охлаждают до четырех  градусов  Цельсия.
Главное при этом - избежать образования в крови ледяных кристаллов.  Когда
человека нужно разбудить, температуру поднимают, и через десять  минут  он
встает, как поднятый по тревоге, разве что немного обалдевший. Правда, при
быстром размораживании можно повредить нервные клетки. Поэтому оптимальное
время для пробуждения - около двух часов, а  ускоренное  размораживание  -
это, как говорят в армии, "запланированный риск".
     Вся штука заключалась в том, что планировать приходилось свой риск, а
не риск противника - тот расчету не поддавался. Так же и с  анабиозом.  Но
война закончилась, и я, вместо того, чтобы погибнуть или попасть  в  плен,
был демобилизован из армии и занялся коммерцией на пару с Майлзом.  Где-то
в это же время страховые компании стали предлагать анабиоз всем желающим.
     Мы с Майлзом завели небольшую фабрику на краю пустыни Мохауве (раньше
это  здание  принадлежало  ВВС)  и  начали  делать  "Горничных".  Я  ведал
техникой, Майлз - деловыми вопросами. Да-да, это я изобрел  "Горничную"  и
всех ее родичей: "Оконного Вилли" и прочих, хотя на их ярлыках и нет моего
имени. Служа в армии, я часто задумывался, что может сделать один инженер?
Работать на "Стандард Ойл" или на Дюпона,  или  на  "Дженерал  Моторс"?  И
тридцать лет выслуживать пенсию? Вы проглотите кучу деликатесов на  званых
обедах, вдосталь налетаетесь на самолетах, но никогда не  будете  хозяином
самому себе. Есть еще государственная служба - там  прилично  платят,  там
нет никаких тревог, там хорошие пенсии, ежегодные отпуска. Что до меня, то
я хотел отдохнуть от всех обязанностей, тем более,  что  после  армии  мне
полагается оплачиваемый отпуск.
     Чем бы таким заняться, что не требует шести миллионов  человеко-часов
до выпуска на рынок первой модели? Все в один голос говорили, что  времена
велосипедных мастерских, времена Генри Форда и братьев  Райт  безвозвратно
прошли, - но я не верил этому.
     К тому времени автоматика применялась уже достаточно широко.  Сложные
химические реакторы обслуживались всего двумя  операторами.  Машина  могла
выдавать билет в одном городе, а в  шести  других  знали,  что  это  место
занято.  Стальные  кроты  грызли  уголь,  а   горнякам   оставалось   лишь
присматривать  за  ними  издали.  Именно  поэтому  я  долбил  электронику,
кибернетику и прочее все время, пока числился в платежной  ведомости  Дяди
Сэма.
     Вопрос:  какова   конечная   цель   бытовой   автоматизации?   Ответ:
максимально облегчить домашнюю  работу.  Я  и  не  пытался  рассчитать  ее
"научную организацию". Женщинам нужно совсем другое - хорошо  обставленная
удобная пещера. Существующее положение домохозяек не устраивало. И в самом
деле, домашнее хозяйство велось самым допотопным  образом.  Только  раз  я
встретил хозяйку, обходившуюся совсем без прислуги,  все  прочие  нанимали
дюжих деревенских девиц, и они четырнадцать часов  в  сутки  драили  полы,
питались объедками с хозяйского стола, получали плату, которую презрел  бы
даже помощник ассенизатора,  да  еще  и  радовались,  что  нашли  "хорошее
место".
     Именно поэтому мы назвали наше чудище "Горничной", как  бы  напоминая
об этих полурабынях, дочках иммигрантов,  которыми  бабки  пугают  внучат.
Основой  конструкции  был  пылесос,  а  продавать  наших  "Горничных"   мы
собирались по цене, позволяющей им конкурировать с обыкновенной метлой.
     Наша "Горничная" (первая модель, а не полуразумный робот, которого  я
сконструировал потом) должна была драить полы весь  день  напролет  и  без
всякого надзора.
     Они мыли, терли, всасывали пыль, полировали - словом, делали все, что
было заложено в их убогую память.  Они  драили  полы  -  и  только.  Более
сложные действия были выше их сил. Весь день они ползали, отыскивая пыль и
грязь, кружили по чистым полам в поисках  пятен.  Как  хорошо  вышколенная
прислуга, они не совались в те комнаты, где были люди - уезжали в  другие,
пустые, разве что хозяин догонит ее и выключит,  чтобы  похвалиться  перед
гостями. Временами она уползала в свое стойло - подзарядить  аккумуляторы.
Потом мы стали встраивать "вечные" силовые агрегаты.
     Короче говоря, различие между первой моделью "Горничной" и  пылесосом
было минимальным, но она работала без надзора, и это обеспечивало сбыт.
     Основные узлы схемы я содрал с "электрических черепах", о  которых  в
конце сороковых писали в "Сайентифик Американ";  цепи  электронной  памяти
позаимствовал из "мозга" управляемой ракеты  (здесь  мне  крупно  повезло:
из-за строжайшей секретности их даже не запатентовали); рабочие узлы -  из
дюжины разных механизмов, включая полотер, каким  пользуются  в  казармах,
аптечный миксер и манипуляторы, которыми  на  атомных  заводах  берут  все
"горячее". Таким образом, ничего принципиально нового в ее конструкции  не
было:  я  просто  собрал  вместе  уже  известные  узлы  и  детали.   Такое
"изобретательство" должно опираться на юриста, хорошо  знающего  патентное
дело и умеющего находить всяческие лазейки в патентном праве.
     Настоящая изобретательность требовалась при налаживании производства:
мы  собирали  "Горничных"  из  частей,  которые  заказывали  по  каталогу.
Исключение составляли только несколько эксцентриков и одна печатная плата.
Плату нам поставляли по контракту, а эксцентрики я делал  сам  из  отходов
военной  автоматики,  брошенных  в  сарае,  который  мы  гордо   именовали
фабрикой. Поначалу мы с Майлзом подбирали все, что  могло  нам  сгодиться:
запчасти,  инструменты,  краски.  Нынешняя  модель  с  мозгом  стоит  4317
долларов девять центов, а первые "Горничные" обходились нам всего  лишь  в
тридцать девять долларов. Товар мы отправляли перекупщику  в  Лос-Анджелес
по шестьдесят долларов за штуку, а он продавал их уже по восемьдесят пять.
Мы шли на это, чтобы обеспечить сбыт до той поры, пока не сможем торговать
сами. Надо сказать, нам не всегда хватало денег даже на  еду,  а  прибыль,
естественно,  начала  поступать  не  сразу.  Вскоре  "Лайф"   поместил   о
"Горничных" целый разворот... и здорово помог сбыту нашего чудища.
     Белла Даркин появилась, когда нам с Майлзом надоело  печатать  письма
на  "Ундервуде"  выпуска  1908  года.  Мы  зачислили  ее  письмоводителем,
машинисткой и библиотекарем, взяли напрокат электрическую пишущую машинку,
накупили ленты и копирки, а я разработал эскизы бланков.  Пока  наше  дело
налаживалось, мы с Питом ночевали прямо в  мастерской,  а  Майлз  и  Рикки
ютились в соседней хибарке. Мы объединились,  чтобы  выжить.  Потом  Белла
получила долю в нашем  деле  и  должность  секретаря-казначея.  Майлз  был
президентом и генеральным менеджером Компании, а я - главным  инженером  и
председателем технического совета... с правом на  пятьдесят  один  процент
прибыли.
     Честно скажу, почему я сохранил  контроль  над  делом.  Я  не  акула,
просто  мне  хотелось  остаться  хозяином  самому  себе.  Майлз  был  моим
управляющим, и я  ему  вполне  доверял.  Но  более  шестидесяти  процентов
начального капитала и все  сто  процентов  изобретательства  и  инженерной
смекалки принадлежало мне. Майлз бы не смог  построить  "Горничную",  а  я
смог. Но я не смог превратить ее в деньги. Я и сам  со  временем  надеялся
стать деловым человеком, а пока ограничился тем, что сохранил  контрольный
пакет акций и предоставил Майлзу полную  свободу  во  всем,  что  касается
бизнеса... как потом выяснилось, слишком уж полную.
     "Горничную", модель N_1 раскупали, как пиво  на  стадионе,  а  я  тем
временем улучшал конструкцию, совершенствовал узлы и донимал  поставщиков.
Потом мне пришло в голову выпускать и другие машины, все для той же работы
по дому. Вам известно, что домашний  труд  составляет,  по  меньшей  мере,
половину всей работы в мире. Правда, женские журналы все время писали то о
"научной организации домашней работы", то о  "функциональных  кухнях",  но
это был сплошной  детский  лепет,  а  иллюстрации  показывали  вещи,  лишь
немного  улучшенные  со  времен  Шекспира.  Революция,  заменившая  карету
самолетом, почти не затронула домашнего хозяйства.
     Я всегда был уверен, что домохозяйки  -  самая  реакционная  публика.
Фактически они представляют из себя живые механизмы для  стряпни,  стирки,
чистки, мойки и ухода за детьми.
     Однажды я подумал, сколько трудов надо положить, чтобы вымыть грязные
окна или кафель. Оказалось, что простое электростатическое  приспособление
отлично очищает любую гладкую силикатную  поверхность  -  оконные  стекла,
кафель, умывальники, унитазы и прочее. Так родился "Оконный Билли". Просто
чудо, что никто не придумал его раньше меня. Я придерживал  его,  пока  не
сделал настолько дешевым, что не купить  его  было  бы  просто  глупостью,
учитывая почасовую плату мойщикам окон.
     Майлз требовал  пустить  "Вилли"  в  производство  и  продажу,  но  я
придерживал его и по другой причине - он должен был легко ремонтироваться.
Генеральный недостаток всех бытовых приборов - и старых  и  современных  -
то, что они ломаются именно тогда, когда больше  всего  нужны.  И  это  не
говоря уже о том, что потом приходится платить ремонтнику по пять долларов
за каждый час возни с прибором. А на следующей неделе сломается  мойка,  а
следом за ней морозной субботней ночью - обогреватель.
     Мне хотелось, чтобы мои приборы работали без перебоев, чтобы хозяйкам
не надо было мучиться с ними.
     Но все приборы с  подвижными  частями,  даже  мои,  рано  или  поздно
ломаются, а если у вас их полон дом, то один  или  два  из  них  наверняка
сломаны.
     Военные уже давно решили эту проблему. Нельзя  же  проигрывать  битву
или всю войну, терять миллионы жизней только потому, что полетела какая-то
деталька  с  палец  величиной.  Они  придумали  кучу  уловок  -   контроль
надежности, тройные цепи и все  такое  прочее.  В  нашем  случае  годилась
только одна из них - принцип блоков.
     Сама идея проста  до  идиотизма:  не  ремонтировать,  а  менять.  Мне
хотелось, чтобы каждую деталь "Вилли" можно было легко заменить. Для этого
прилагался комплект запчастей. Одни детали  будут  выбрасывать,  другие  -
отсылать в ремонт, но  сам  "Вилли"  не  простоит  ни  минуты  сверх  того
времени, которое потребуется на замену детали.
     Тут мы впервые поссорились с Майлзом. Если бы я не держал контрольный
пакетик, "Вилли"  так  и  остался  бы  обычным  электрическим  недоноском,
подверженным регулярным  поломкам,  словно  человек  -  приступам  острого
аппендицита. Майлз утверждал, что "Вилли" вполне созрел для продажи.
     Помирила нас Белла Даркин. Уступив  ей,  я  позволил  Майлзу  пустить
"Вилли"  в  продажу,  хотя  он  еще  был  далек  от  совершенства.  Должен
признаться - Белла вертела мною, как хотела, а я, дурак, подчинялся ей.
     Она была не только безупречным секретарем  и  делопроизводителем.  Ее
формы могли бы вдохновить Праксителя, а ее духи действовали на  меня,  как
валерьянка на Пита. Хорошие машинистки - большая редкость, и когда одна из
лучших соглашается на мизерный оклад в заштатной фирме, невольно возникает
вопрос: почему? Но мы даже не спросили, где она работала раньше.  Мы  были
рады  случаю  избавиться  от  кучи  бумаг,  связанных  со   сбытом   наших
"Горничных".
     Я с негодованием отвергал все, что не нравилось Белле.  Очертания  ее
бюста совершенно подавили мой разум. Она милостиво выслушала, как  одинока
была моя жизнь до нее, и нежно ответила, что и сама хотела бы узнать  меня
поближе, ибо испытывала ко мне схожие чувства.
     Вскоре после примирения с Майлзом я  сделал  ей  предложение,  и  она
согласилась разделить мою судьбу.
     - Дэн, милый, у тебя есть все  задатки  великого  человека...  и  мне
кажется, что я смогу помочь тебе развить их.
     - Ну конечно!
     - Тише, дорогой. Но я не собираюсь замуж. Ты сейчас на взлете, и  мне
не хочется обременять тебя детьми и надоедать тебе. Я намерена работать  с
тобой, помогать тебе налаживать твое дело. А потом мы поженимся.
     Я горячо возражал, но она оставалась непреклонной.
     -  Нет,  дорогой,  перед  нами  -  долгий  путь.  Вскоре  "Горничные,
Инкорпорейтед" станет такой же великой, как "Дженерал Электрик". Когда  мы
поженимся, я хочу  забыть  о  бизнесе  и  целиком  посвятить  себя  твоему
счастью. Но сначала я  должна  поработать  для  твоего  благополучия,  для
твоего будущего. Верь мне, дорогой.
     Что я и сделал. По случаю  помолвки  я  хотел  подарить  ей  шикарное
обручальное кольцо - она не позволила.  Тогда  я  передал  ей  часть  моих
акций. После долгих уговоров она  согласилась  принять  их.  Теперь  я  не
уверен, что это была моя идея.
     После этого я  начал  работать  еще  усерднее,  непрестанно  думая  о
механизации мусорных ведер и посудных моек. И все были  счастливы...  все,
кроме Пита и Рикки. Питу было просто наплевать на Беллу, как и на все, что
он не одобрял,  но  изменить  не  мог,  а  вот  Рикки  была  по-настоящему
несчастна.
     Моя вина. Лет с шести  она  была  "моей  девушкой",  со  встрепанными
волосами и огромными серьезными глазами. А я собирался "жениться  на  ней,
когда она вырастет, чтобы вместе заботиться о Пите". Я  полагал,  что  это
всего лишь игра, что мы оба понимаем это,  что  я  нужен  маленькой  Рикки
только для того, чтобы Питу было хорошо. Но кто может понять детскую душу?
     Что  касается  детей,  я  не  сентиментален.  Большинство  из  них  -
маленькие чудовища, не  поддающиеся  цивилизации,  пока  не  вырастут.  Но
маленькая Фредерика напоминала мне мою сестру, не говоря уже  о  том,  что
она любила Пита и заботилась о нем. Мне кажется, она любила  меня  за  то,
что я на нее никогда не кричал (в те  времена  я  сам  еще  обижался,  как
ребенок) и совершенно  серьезно  принимал  все  ее  фантазии.  Рикки  была
прелесть. У нее было  спокойное  достоинство,  начисто  исключавшее  визг,
хныканье, лазание по коленям. Мы дружили и вместе заботились о  Пите.  Ей,
кажется, нравилось быть "моей девушкой", и она хорошо вела свою  партию  в
нашей игре.
     Сам я не играл так увлеченно с тех пор, как мама и сестренка  погибли
под бомбежкой. Но одного я не учел - я всегда был серьезен,  и  Рикки  это
знала. Когда появилась Белла, ей было десять лет, а когда  я  сделал  Белл
предложение - почти одиннадцать. Наверное, я один знал, как она ненавидела
свою соперницу. Внешне это почти не проявлялось: Рикки просто не хотела  с
ней разговаривать. Белла называла это "застенчивостью", и Майлз,  как  мне
казалось, тоже так считал.
     Но я-то знал, в чем дело,  и  несколько  раз  пытался  объясниться  с
Рикки. Вы когда-нибудь пробовали обсуждать с подростком тему,  на  которую
он не желает  говорить?  Честное  слово,  вы  будете  надрывать  глотку  в
Эхо-Каньоне, но и в этом будет больше смысла. Наконец, я уверил себя,  что
все это пройдет, как только Рикки узнает, какая Белла милая и хорошая.
     Пит был другого мнения и, если бы не любовное ослепление,  я  заметил
бы это - ясный признак того, что мы с Беллой никогда не поймем друг друга.
Она "любила" Пита - конечно же, конечно  же!  Она  обожала  котов,  любила
тонзуру, проклюнувшуюся на  моем  темени,  восхищалась  моими  заказами  в
ресторане, словом, обожала все, что относилось ко мне.
     Но любить котов трудно, ибо при этом нужно угождать им. На свете есть
коты и есть все прочие, причем большинство  из  прочих  терпеть  не  могут
котов. Если они и говорят, из вежливости или по какой-то  другой  причине,
что любят котов, то все равно не умеют с ними обращаться, а  ведь  кошачий
протокол гораздо строже дипломатического.
     Он  основывается  на  чувстве  собственного  достоинства  и  взаимном
уважении  -  равно  как  и  гонор  латиноамериканцев,  на  который   можно
покуситься, только рискуя жизнью.
     Коты не принимают шуток, они ужасно эгоистичны и очень обидчивы. Если
кто-нибудь спросит меня, за что я люблю котов, я, скорее всего,  не  смогу
вразумительно ответить. Это все равно, что объяснять человеку, не любящему
острых сыров, почему он должен любить лимбургер. И все-таки я могу  понять
китайского мандарина, который отрезал рукав  халата,  покрытого  бесценной
вышивкой, только потому, что на нем спал котенок.
     Однажды Белл попыталась доказать, как она любит Пита.  Она  играла  с
ним, словно  с  левреткой...  и  он  оцарапал  ее.  Затем,  как  и  всякий
благоразумный кот на его месте, он поспешил слинять - и правильно  сделал,
ибо иначе я был бы вынужден отшлепать его, а он никогда не  знал  от  меня
такого обращения. Бить кота - хуже, чем бесполезно.  Его  можно  воспитать
только терпением, но никак не побоями.
     Я смазал царапины йодом и попытался объяснить Белл, в чем ее ошибка:
     - Мне очень жаль, что так случилось, ужасно жаль! Но если  ты  будешь
продолжать в том же духе, приготовься к новым царапинам.
     - Но я просто играла!
     - Да... но поставь себя на его место. Играть  с  ним  нельзя,  он  не
собачонка. И похлопывать нельзя,  только  гладить.  Нельзя  делать  резких
движений в пределах досягаемости его лап. Даже когда ты  его  гладишь,  он
должен тебя видеть... а  ты  должна  гладить,  чтобы  ему  при  этом  было
приятно... Если он не пожелает, чтобы его ласкали,  он  все-таки  потерпит
немного из вежливости (коты очень вежливы), но лучше оставить его в покое,
прежде чем его терпение иссякнет, - я немного помедлил.
     - Ты ведь не любишь кошек?
     - Что?! Фу, какие глупости! Конечно  же,  люблю.  Правда,  мне  редко
приходилось общаться с ними. Она у тебя обидчивая?
     - Он. Пит - "он", кот-самец. Нет, он не обидчив, с ним всегда  хорошо
обращались. Но ты должна научиться вести себя с ним. И никогда не надо над
ним смеяться.
     - Никогда? Почему?
     - Потому что в котах нет  ничего  смешного,  хотя  порой  они  бывают
довольно комичны. Они не понимают юмора, и смех обижает их. Он  не  станет
тебя царапать за это -  просто  спрячется,  причем  в  самое  неподходящее
место. Но со временем  обида  проходит.  Очень  важно  знать,  как  начать
знакомство с котом. Когда Пит вернется, я научу тебя этому.
     Но в тот день мне не пришлось учить ее. Пит так и не вернулся. Больше
Белла ни разу не прикоснулась к нему. Она говорила с  ним  и  вообще  вела
себя так, будто любила  его,  но  держалась  поодаль.  Пит  тоже  соблюдал
дистанцию. Я не придавал этому особого значения - не мог же я из-за  такой
чепухи сомневаться в женщине, которую любил больше жизни.
     Проблема Пита снова встала, когда мы с Беллой стали обсуждать, где мы
будем жить. Она еще не назвала дня нашей свадьбы, но  мы,  тем  не  менее,
тратили  массу  времени,  обсуждая  всяческие  детали.  Я  хотел   завести
небольшое  ранчо  неподалеку  от  нашей  фабрики,  а  Белла   предпочитала
квартиру, пока мы не сможем купить виллу в Бель-Эр.
     - Дорогая, это непрактично, - уверял я. - Мне хотелось бы жить  рядом
с фабрикой. Кроме того, где в городской квартире держать кота?
     - Да-да, хорошо, что ты вспомнил об этом. Насколько  я  разбираюсь  в
котах, мы сумеем его перевоспитать, и он будет  вполне  счастлив  в  нашей
квартире.
     Я уставился на нее, не веря своим ушам. Перевоспитать  моего  старого
драчуна? Превратить его в придаток мебели?
     - Белла, ты сама не понимаешь, что говоришь.
     - Мамочке лучше знать, - промурлыкала она и  выложила  обычный  набор
доводов, которые приводят люди, видящие в  котах  лишь  деталь  интерьера.
Это, мол, для его же блага. Это ничуть ему не повредит. Она знает,  как  я
люблю Пита, и никогда не решилась бы посягать на него.  Она  хочет  только
одного - чтобы всем было хорошо...
     - "Хорошо" по-твоему, или как? - перебил я ее.
     - Что ты имеешь в виду, дорогой?
     - Может быть, тебе заодно хочется перевоспитать и меня? Чтобы  я  был
послушен, ночевал дома, никогда с тобой не спорил. Мне это не повредит,  я
стану даже немного счастливее.
     - Ты порешь чепуху, - краснея, сказала она и отвернулась.
     - Равно, как и ты!
     Больше она об этом не вспоминала. У Беллы  была  привычка  доказывать
свою  правоту  красноречивым  молчанием.  Чем-то  ее   манеры   напоминали
кошачьи... может быть, поэтому она была для меня столь неотразима.
     Я был рад случаю замять этот вопрос. У  меня  родилась  идея  "Умницы
Фрэнка"; "Вилли" с "Горничной" уже начали давать кое-какую прибыль, но мне
приспичило  полностью  автоматизировать  домашнее  хозяйство,  набить  дом
электрической прислугой. Конечно, это можно назвать и  роботизацией,  хотя
здесь это определение  будет  неточным  -  ведь  я  не  собирался  строить
механического человека.
     Мне  хотелось  создать  машину,  которая  могла  бы  делать  по  дому
абсолютно все: чистить, готовить, а также  более  сложные  вещи  -  менять
подгузники или заправлять бумагу в пишущую  машинку.  Вместо  "Горничных",
"Оконных  Вилли",  "Нянек  Пепси",  "Гарри-на-побегушках"   и   "Огородных
Гансов", дающих,  правда,  стабильный  доход,  я  хотел  осчастливить  мир
машиной,  которая,  как  слуги-китайцы,  известные  моему  поколению  лишь
понаслышке, могли бы делать все, хотя и стоили  бы  чуть  меньше  хорошего
автомобиля.
     Такая машина ознаменовала бы Второй Освободительный Манифест,  полное
освобождение  женщины  от  векового  домашнего   рабства.   Мне   хотелось
опровергнуть старинное суждение насчет того, что домашнюю работу вовек  не
переделаешь.  Нудная,  механическая,  эта  работа  оскорбляла   меня   как
инженера.
     И вот, призвав на помощь всю мою фантазию,  я  спроектировал  "Умницу
Фрэнка". Он вобрал в себя все лучшее  из  прежних  моих  разработок  и  не
требовал ни одной нестандартной детали. Конечно, такая  работа  -  не  для
одного человека и, если бы не опыт "Горничной", "Вилли" и прочих, я  бы  с
ней никогда не справился.
     Опыта у меня, к счастью,  хватало,  о  качестве  пока  заботиться  не
приходилось. Правда, агрегаты нужно было скомпоновать очень плотно, совсем
как в управляемой ракете.
     Что же входило в обязанности "Умницы Фрэнка"? Любая домашняя  работа,
обычно выполняемая людьми. Он не умел играть в карты, заниматься  любовью,
есть или  спать,  но  должен  был  прибирать  за  картежниками,  застилать
постели, следить  за  детьми  (по  крайней  мере,  за  их  температурой  и
дыханием) и звать кого-нибудь, если они нездоровы. Не было  нужды  "учить"
"Фрэнка" отвечать на телефонные звонки - такой прибор уже был в продаже  -
и  открывать  входные  двери  -   ибо   они,   как   правило,   оснащались
фотоэлементами и ответчиками.
     Чтобы "Фрэнк" мог хорошо выполнять свои обязанности, ему  нужны  были
глаза, уши, руки и мозг... достаточно большой мозг.
     "Руки" можно было взять от "Горничной", то  есть  заказать  компании,
снабжающей атомщиков. Правда, мне хотелось бы сделать их лучше -  снабдить
обратной   связью    со    множеством    степеней    свободы,    увеличить
чувствительность. "Глаза" можно было заказать  там  же,  но  их  следовало
изменить, чтобы "Фрэнк" не двигался на ощупь и не таранил все стенки.
     В качестве "ушей" я планировал использовать дистанционное  управление
телевизором. Мне хотелось, чтобы "Фрэнк" управлялся не только кнопками, но
и голосом.
     Просто  удивительно,  сколько  транзисторов  и  печатных  плат  можно
впихнуть в столь ограниченный объем.
     "Фрэнку" нужна была законченная форма, и я дал ему страусиную шею,  а
руки сделал длинными, как кузнечные щипцы. Еще мне  хотелось  научить  его
ходить по ступенькам лестницы.
     Необходимый для этого узел имелся в инвалидных  креслах  -  следовало
только  проследить,  чтобы  вес  "Фрэнка"  не   превышал   веса   среднего
паралитика, и чтобы его габариты не слишком выпирали за  пределы  колесной
базы. Управлять этим узлом должен был сам "Фрэнк".
     А вот с мозгом было сложнее. Можно  изготовить  сочленения  наподобие
человеческих суставов или даже лучше. Можно создать тонкую координационную
систему -  и  механические  руки  смогут  делать  маникюр,  скрести  полы,
разбивать яйца, или, наоборот, брать их, не разбивая.  Но  механизм  -  не
человек, его мозг не засунешь промеж ушей.
     К счастью, Фрэнку не нужен был мозг человеческого  уровня.  Я  создал
послушного робота, годного только для нудной домашней работы.
     Здесь пригодились  лампы  Фрезена,  "лампы  памяти",  как  их  иногда
называли.  Они  применялись  в  межконтинентальных  ракетах   и   системах
регулирования уличного движения, как например, в Лос-Анджелесе.  Объяснять
их устройство нет нужды: наверное, даже в лабораториях  "Белл  Корпорейшн"
не все разбираются в этом. Коротко, суть их действия сводится к тому,  что
вы можете вмонтировать лампу в  тот  или  иной  механизм,  "показать"  ему
какое-то действие, а лампа "запомнит" его и в дальнейшем сможет  управлять
этой операцией уже без участия человека.  Лампы  Фрезена  годились  и  для
станков, и для управляемых снарядов, и для "Умницы Фрэнка".  Нужно  только
вмонтировать в него  некоторые  вторичные  цепи  и  его  "здравый  смысл".
Конечно, это не тот здравый смысл, каким обладаем мы с вами  (по-моему,  у
машины вообще не может быть ничего  подобного).  Это  просто  регулирующая
цепь, "говорящая" машине:  "Следи  за  этим  в  таких-то  пределах,  когда
увидишь это - делай  по  инструкции".  А  инструкцию  можно  усложнить  до
предела - лампы  Фрезена  и  цепи  "здравого  смысла"  справятся  с  любым
действием - лишь бы не  было  взаимоисключающих  пунктов.  Словом,  как  у
имбецила, делающего на заводе картонные коробки.
     Итак, надо лишь научить "Фрэнка" мыть посуду  и  вытирать  со  стола.
Дальше он сам справится с этим так, чтобы не бить тарелки.
     Рядом с первой лампой можно воткнуть вторую - и  он  сможет  пеленать
младенца, причем никогда не сунет ребенка в мойку.
     Квадратная голова "Фрэнка" легко вмещала сотню ламп Фрезена, и каждая
из  них  ведала  какой-то   одной   хозяйственной   операцией.   Следовало
подстраховать цепи "здравого смысла" общей предохранительной цепью  -  это
на тот случай, если "Фрэнк" столкнется с чем-нибудь экстраординарным. Но и
тогда ребенок и посуда будут в полной безопасности.
     Оставалось взгромоздить "Фрэнка" на каретку инвалидного кресла - и он
был готов. Он походил на помесь осьминога с вешалкой для шляп... но,  боже
мой, как он полировал столовое серебро!


     Увидев первого "Фрэнка", Майлз для начала велел смешать ему  мартини,
посмотрел, как "Фрэнк" расправляется с грязной посудой  (не  прикасаясь  к
чистой), открывает и закрывает окно, сметает пыль с книжных полок.
     - Многовато вермута, - сказал Майлз, пробуя мартини.
     - Именно  так,  как  я  люблю.  Можно  научить  его  мешать  коктейли
по-твоему, а можно и так, и эдак. Мозги у него еще чистые. Он "Умница".
     Майлз отпил еще глоток.
     - А когда его можно будет пустить на конвейер?
     - Лет десять повозимся, - ответил  я  и,  прежде,  чем  он  застонал,
добавил:
     - Упрощенную модель можно подготовить за пять лет.
     - Вздор! Ты получишь все, что нужно, но через полгода  модель  должна
быть на конвейере.
     -  Черта  с  два!  Это  моя  модель,  и  она  не  пойдет  в   продажу
недоработанной. Она должна стать шедевром, должна делать все, что способны
вместить лампы Фрезена, а не только прибирать за кошками и умывать  детей.
"Фрэнк" сможет даже играть в пинг-понг, если захочет покупатель, и если он
сможет заплатить за расширенную программу.
     Я посмотрел на "Фрэнка". Он методично вытирал пыль со  стола,  причем
каждую бумагу он возвращал именно туда, откуда брал.
     -  Правда,  играть  с  ним  будет  неинтересно  -   он   никогда   не
промахивается. Хотя мы можем научить его слегка мазать -  введем  в  мозги
специальную цепь. Ммм... да, именно так. Покупателям это понравится.
     - Год. Один год, Дэн, и ни дня  сверх  этого.  Я  найду  кого-нибудь,
чтобы он помогал тебе.
     - Майлз, - сказал я, - когда ты поймешь, что  всеми  конструкциями  в
нашем деле заправляю я? Когда "Фрэнк" будет готов, наступит твой  черед...
но ни секундой раньше.
     - И все-таки вермута многовато, - ответил Майлз.


     Я дорабатывал "Фрэнка", стараясь, чтобы он возможно меньше походил на
разбитый мотороллер, и хозяйка могла бы похвастаться  им  перед  соседями.
Между делом я совершенствовал схему и даже выучил "Фрэнка" почесывать Пита
под челюстью и поглаживать его так, как коту это нравилось. Честное слово,
для этого потребовалась схема потоньше, чем у атомщиков. Майлз не подгонял
меня, хотя и заходил иногда посмотреть, как движутся дела. Работал я,  как
правило, по ночам, после неизменного ужина  с  Беллой.  Спал  до  полудня,
потом ехал на фабрику, подписывал накопившиеся бумаги, посещал мастерскую.
Потом снова подходило время вести Беллу в ресторан.  Из  кожи  я  не  лез,
помня о том, что творческая работа и так кого хочешь превратит во  вьючную
лошадь. К утру от меня так и несло потом, даже Пит не мог этого вынести.
     Однажды, после ужина, Белла спросила:
     - Ты сейчас пойдешь в свою лабораторию?
     - Конечно. Почему бы и нет?
     - Это хорошо. Там нас должен ждать Майлз.
     - Да?
     - Он хочет провести собрание всех акционеров.
     - Собрание всех акционеров? Зачем ему это?
     - Это ненадолго. В самом деле, дорогой, последнее время ты совсем  не
в курсе дел фирмы. Майлз собирается подвести итоги и обговорить наш  образ
действий на будущее.
     - Да, я занят только проектированием. А что еще я  могу  сделать  для
фирмы?
     - Ничего, дорогой. Майлз говорит, что это не займет много времени.
     - А в чем дело? Он что, сам не может решить?
     - Майлз не говорил мне, зачем. Пожалуйста,  дорогой,  давай,  допивай
свой кофе - и пойдем.
     Майлз уже и в самом деле ждал нас. Он торжественно  пожал  мне  руку,
словно мы месяц не виделись.
     - В чем дело? - спросил я.
     Вместо ответа он повернулся к Белл.
     - Вы подготовили повестку дня?
     Одно это должно было насторожить меня, ведь, по  ее  словам,  она  не
знала, о чем собирался говорить Майлз. Но это меня не насторожило. Я верил
ей, черт меня побери! Она подошла к сейфу, набрала шифр и открыла дверцу.
     - Кстати, дорогая, - сказал я, - прошлой ночью я не смог его открыть.
Ты что, изменила шифр?
     Она перебирала бумаги.
     - Разве я тебе не говорила? - спросила она,  не  оборачиваясь.  -  На
прошлой неделе кто-то пытался взломать его, и полиция посоветовала сменить
шифр.
     - Ясно. Тогда  сообщи  мне  новый,  если  не  хочешь,  чтобы  я  тебе
названивал среди ночи.
     - Конечно.
     Она закрыла дверцу сейфа и положила на стол досье.
     - Давайте начнем, - предложил Майлз, прочистив горло.
     - Хорошо, - ответил я. - Дорогая, наши... впрочем, ты знаешь все  эти
формальности лучше меня...  Среда,  18  ноября  1970  года,  девять  часов
двадцать минут пополудни. Присутствуют все акционеры  -  следуют  имена  -
Д.Б.Дэвис,  председатель  технического  совета  и  главный  инженер.   Что
осталось нерешенным от прошлого совещания?
     Ничего такого не было.
     - Чудесно. А теперь, Майлз, выкладывай, в чем дело.
     Майлз снова прокашлялся.
     - Я  хочу  проанализировать  торговую  политику  фирмы  и  предложить
программу развития. Кроме того, нужно обсудить наше финансовое положение.
     - Финансовое положение? Не мели чепухи. Оно превосходно  и  с  каждым
месяцем становится все лучше. В чем  дело,  Майлз?  Ты  что,  не  готов  к
докладу? Выкладывай все как есть простыми словами.
     - Наша новая программа требует расширения основного капитала фирмы.
     - Какая еще новая программа?
     - Постой, Дэн, сейчас ты все узнаешь. Пусть Белла прочитает ее нам.
     - Ну... ладно. Пусть.
     Короче говоря, Майлз, как и все юристы, обожал  длинные  обороты.  Он
хотел:
     а) изъять "Фрэнка" из моего ведения, передать его на конвейер  и  без
задержки пустить в продажу...
     - Нет! - остановил я Беллу, прежде чем она дошла до пункта "б".
     -  Подожди  минутку,  Дэн.  Как  представитель  правления  и  главный
управляющий, я имею право высказываться  до  конца.  Повремени  со  своими
замечаниями и позволь Белле дочитать.
     - Хорошо... Но учти, с первым пунктом я не согласен.
     Из пункта "б" вытекало, что нам не следует разбрасываться. Мы взялись
выпускать вещи не менее перспективные, чем автомобили, но то, что  мы  уже
сделали - только начало. Нам следовало  увеличить  акционерный  капитал  и
соответственно расширить производство, чтобы выйти на общенациональный,  а
затем и на мировой рынок.
     Я  забарабанил  пальцами  по  столу.  Мне  до  смерти   не   хотелось
становиться главным инженером большой фирмы. Тогда у меня,  чего  доброго,
отнимут чертежную доску, а если я закуплю  усовершенствованные  паяльники,
профсоюзы  объявят  забастовку.  Уж  лучше  было  оставаться  в  армии   и
дослуживаться до генерала. Но возражать я не стал.
     Пункт "ц" пояснил,  что  для  этого  требуются  отнюдь  не  гроши,  а
миллионы.  Предполагалось  стать   дочерней   корпорацией   при   "Мэнникс
Энтерпрайзис" - передать им наши акции, активы и "Умницу Фрэнка".  И  хотя
мы оставались при своих прежних должностях (Майлз - главным управляющим, а
я - главным инженером) и приобретали акции "Мэнникс Энт.",  нашей  свободе
приходил конец: оба мы снова должны были работать  на  кого-то,  в  данном
случае - на акционеров.
     - Это все? - спросил я.
     - Ммм... да. Бери слово и высказывайся.
     - Значит, нам предоставляется  право  сидеть  за  рулем  и  распевать
спиричуэлс.
     - Не надо шутить, Дэн. Все идет так, как должно идти.
     - А я и  не  шучу.  Эти  должности  и  привилегии  -  побрякушки  для
невольника, чтобы он не проклинал свою  судьбу.  Ну,  ладно,  а  что  буду
делать я?
     - Руководить.
     Я выдвинул контрпредложение: все мы устраняемся от производства. Джек
Шмидт, продававший нашу продукцию, был хорошим человеком  и  принимал  наш
заказ без единой рекламации: мне  самому  надо  было  копаться  в  схемах,
совершенствовать их, находить неисправности. Без этого я  чувствовал  себя
вялым, и жизнь мне была не мила. Потому-то я и  работал  по  ночам.  И  от
всего этого придется отказаться, наступить себе на горло ради того,  чтобы
стать в один ряд с "Дженерал Моторс" и "Консолидейтед". Ведь я не смог  бы
разорваться: изобретать и в то же время руководить производством.
     Мое предложение сводилось к тому, что нам следует не разрастаться,  а
сократиться. Мы продадим кому-нибудь лицензии на "Горничных"  и  "Оконного
Билли", а сами будем отгребать процент  с  продажи.  Когда  "Фрэнк"  будет
готов, мы и его продадим таким же  образом.  Если  "Мэнникс  Энтерпрайзис"
купит наши лицензии и таким образом захватит рынок - Бог им в помощь!  Тем
временем, мы изменим свое название и станем "Исследовательской Корпорацией
Дэвиса и Джентри". Работать будем, как и прежде, втроем, разве что я найму
себе одного-двух механиков, а Майлз и Белла будут подсчитывать прибыли.
     - Нет, Дэн, - Майлз покачал головой. - Допустим, лицензии  дадут  нам
некоторую прибыль. Но мы получим гораздо больше,  если  будем  производить
товар сами.
     - Черт побери, Майлз, мы не будем производить товар сами, и все  тут!
Ты хочешь продать наши души "Мэнникс Энт.",  а  чего  ради?  Только  из-за
денег? Но ведь человеку нужна только одна яхта, только один бассейн, да  и
то не каждый день, а время от времени... Не пройдет и года, как все это  у
тебя будет, раз уж тебе так хочется.
     - Мне не хочется.
     - Так что же тебе нужно?
     Он посмотрел мне в глаза.
     - Дэн, ты хочешь изобретать. Мой план обеспечит тебе все  возможности
для этого - людей, приборы, деньги - словом,  все,  о  чем  мечтает  любой
изобретатель. А я хочу вести большое дело.  БОЛЬШОЕ  дело.  У  меня  такое
призвание, - он быстро взглянул на Беллу. - Я  не  хочу  до  самой  смерти
торчать здесь, посреди пустыни  Мохауве.  Не  хочу  быть  управляющим  при
изобретателе-одиночке.
     Я вытаращился на него.
     - Раньше ты говорил по-другому. Хочешь выйти из дела, старик? Ну, что
ж... Мы с Беллой не будем тебе мешать. Я могу наскрести денег  и  выкупить
твою  долю.  Мне  бы  не  хотелось,  чтобы  кто-нибудь   чувствовал   себя
прикованным к тачке.
     Досадно, конечно, но если Майлз хотел уйти, у меня не было права  его
удерживать.
     - Нет, из дела я выходить не хочу. Ты слышал, что  я  предлагаю.  Это
для нашей же пользы. Пойми меня.
     Наверное, вид у меня был озадаченный.
     - Значит, ты настаиваешь на  своем?  Хорошо,  Белла,  запиши,  что  я
голосую против. Может быть  потом  мы  вернемся  к  этому  вопросу.  Желаю
счастья, Майлз.
     -  Давайте  проголосуем,  как  положено,  -  ответил  он  упрямо.   -
Записывайте, Белла.
     - Хорошо, сэр. Итак, Майлз Джентри голосует пакетом  акций...  -  она
зачитывает номера серий, - и подает свой голос за...
     - За.
     Белла что-то пометила в своей книге.
     - Дэниель Б.Дэвис голосует пакетом акций... - опять цифры, словно она
читала телефонный справочник, - и подает свой голос...
     - Против, и это решает дело. Мне очень жаль, Майлз.
     - Белл С.Даркин голосует пакетом  акций...  -  снова  цифры.  -  И  я
голосую за.
     У меня отвисла челюсть.
     - Но, детка, ты не можешь так поступить,  -  наконец,  выдавил  я.  -
Конечно, это твои акции, но ты понимаешь, что...
     - Подведем итог, - пробурчал Майлз. - Большинство  высказалось  "за".
Предложение принято. Запишите это.
     - Да, сэр.
     Несколько минут я молчал, не зная, что сказать. Потом кричал на  нее,
убеждал, говорил, что она поступила нечестно  -  ведь  я  подарил  ей  эти
акции, вовсе не намереваясь упустить контроль над  нашим  делом.  Это  был
просто подарок от чистого сердца. Если она способна на такой фокус,  тогда
пусть объяснит, как быть с нашим браком...
     Она посмотрела мне в глаза. Лицо было совершенно чужим.
     - Дэн Дэвис, если  после  того,  что  вы  здесь  наговорили,  вы  еще
думаете, что между нами возможны какие-то отношения,  то  вы  еще  больший
болван, чем я предполагала. - Она повернулась к Джентри. - Подвезешь  меня
домой, Майлз?
     - Конечно, дорогая.
     Я начал было что-то говорить, потом  замолчал,  повернулся  и  вышел,
позабыв свою шляпу. Давно было пора уйти. А может  быть,  следовало  убить
Майлза, раз уж я не мог пальцем тронуть Беллу...
     Естественно, мне было не до  сна.  В  четыре  часа  утра  я  встал  с
кровати, позвонил в бюро перевозок, согласился заплатить сверх тарифа, и в
пять часов тридцать минут был у ворот фабрики вместе с грузовиком. Я хотел
подвезти его к главному входу, чтобы погрузить "Фрэнка" тельфером - ведь в
нем было добрых четыреста фунтов.
     На воротах висел замок.
     Обдираясь о колючую проволоку, я перелез через забор. Запертые ворота
меня не беспокоили - в мастерской была сотня инструментов, и каждым из них
я мог отпереть ворота. Но и на двери мастерской был новый замок.
     Я огляделся, прикидывая, сломать ли мне его или просто снять дверь  с
петель, и тут мне крикнули:
     - Эй, ты! Руки вверх!
     Рук я не поднял, но обернулся.
     Средних лет мужчина нацелил на меня шпалер преизрядного калибра.
     - Кто ты такой, черт побери?
     - А вы?
     - Я - Дэн Дэвис, главный инженер этого бардака.
     - А... - он немного обмяк, но  гаубицы  своей  не  отвел.  -  Да,  вы
соответствуете  описанию.  Но  если  у  вас  есть  какой-нибудь  документ,
покажите его мне.
     - Какого черта? Кто ты такой?
     - Я? Вы меня не знаете. Я - Джо Тодд из Мохаувской Компании Охраны  и
Защиты. Работаем по частной лицензии. Ну вы-то должны знать нашу  контору:
ваша фирма - наш постоянный клиент. А я дежурю этой ночью.
     - Вы? Тогда у вас, наверное, есть ключ от этого замка. Отоприте  его.
Я хочу войти. И спрячьте вашу мортиру.
     Он и не подумал сделать ни того, ни другого.
     - Я не имею  права,  мистер  Дэвис.  Во-первых,  у  меня  нет  ключа.
Во-вторых, насчет вас мне даны инструкции. Вам не разрешается находится на
территории фабрики. Я должен выставить вас за ворота.
     - Не хотите открывать - не надо. Я все  равно  войду,  -  ответил  я,
озираясь  в  поисках  камня,  годного  для  того,  чтобы   высадить   окно
мастерской.
     - Послушайте, мистер Дэвис...
     - Да?
     - Мне не велели вас пускать, и я вас не пущу.  Допустим,  я  не  буду
стрелять вам в живот, как это мне положено по инструкции, я буду  целиться
вам по ногам. Но ведь и ноги у вас не железные, а пули у меня разрывные.
     Это предупреждение заставило меня пересмотреть свой план, тем  более,
что взглянув в окно, я обнаружил, что "Фрэнка" нет на месте.
     Выпроводив меня за ворота, Тодд протянул мне конверт.
     - Они велели передать вам это, если вы придете.
     Письмо я прочитал уже в кабине грузовика. Вот что там было:

     "16 ноября 1970 года
     Дорогой мистер Дэвис!
     На состоявшемся сегодня совещании  дирекции  было  решено  ограничить
Ваши связи (кроме финансовых) с нашей Корпорацией. В  соответствии  с  п.3
Вашего Контракта, Вы больше не являетесь нашим служащим. Все  ваши  личные
вещи и бумаги будут высланы вам незамедлительно. Правление  надеется,  что
Вас не огорчит эта вынужденная мера, продиктованная  нашими  разногласиями
относительно дальнейшей судьбы фирмы.
     Искренне Ваши
     Председатель Правления и Главный Управляющий
     Майлз Джентри и Б.С.Даркин, секретарь-казначей.

     Я дважды перечитал письмо, прежде чем до  меня  дошло,  что  никакого
контракта  с  фирмой  у  меня  никогда  не  было,  и  что  я,  хоть  убей,
представления не имею о третьем или любом другом его параграфе.
     На следующий день посыльный принес "мои личные вещи и бумаги" прямо в
мотель, где я ночевал в те времена. В  посылке  я  обнаружил  свою  шляпу,
письменный прибор, планшетку, кучу разных книг,  мою  личную  переписку  и
несколько документов. Ни чертежей "Фрэнка", ни записей о  его  создании  и
изготовлении там не было.
     Среди документов  попадались  довольно  любопытные.  Мой  "контракт",
например. Его третий параграф  позволял  нанимателям  выставить  меня  без
предупреждения и даже без обычного выходного пособия. Еще  интереснее  был
седьмой параграф. Он был воплощением свинства и являл собой крайнюю  форму
порабощения человека. В течении  пяти  лет  мне  запрещалось  работать  по
специальности, которую я имел, ибо фирма сохраняла за собой право  на  мои
услуги и в любой момент могла  призвать  меня  обратно  на  службу.  Таким
образом, мне оставалось только с опрокинутой шляпой в протянутой руке идти
упрашивать Майлза и Беллу дать мне  работу.  Наверное,  для  этого  мне  и
вернули шляпу.
     Пять долгих лет я не имел права заниматься бытовыми приборами без  их
личного разрешения. Я предпочел бы перерезать себе горло.
     В пачке были и копии всех  моих  патентов,  которые  я,  оказывается,
передал фирме: все, относящиеся к "Горничной", "Оконному Вилли" и кое-чему
помельче. ("Фрэнк", естественно,  там  не  фигурировал  -  я  его  еще  не
патентовал. Позже я узнал, что с ним стало.)
     Но я никогда не передавал  фирме  никаких  патентов,  не  давал  даже
формального разрешения на использование  моих  изобретений.  Зачем?  Фирма
была моим детищем, и в каких-либо патентных отношениях  между  мной  и  ею
просто не было нужды.
     Три последних документа относились к моим акциям (к  тем,  которые  я
еще не успел передать Белле). Еще там был чек,  а  при  нем  -  счет:  мне
выплачивали жалование за все время работы и за  три  месяца  вперед,  меня
премировали  тысячей  долларов  "за  особые  заслуги,  оказанные   фирме".
Последний пункт, наверное, им особенно нравился.
     Перебирая эту удивительную коллекцию, я  мало-помалу  осознавал,  как
было глупо не  глядя  подписывать  все  то,  что  подсовывала  мне  Белла.
Подлинность моих подписей не вызывала никаких сомнений.
     На следующий день  я  немного  оклемался  и  решил  посоветоваться  с
адвокатом, достаточно ловким и жадным до денег,  чтобы  взяться  за  такое
дело. Сначала он не  хотел  со  мной  связываться,  но  потом,  рассмотрев
документы и выслушав детали, уселся поудобнее, заложил пальцы за жилетку и
принял обычный для их братии кислый вид.
     - Дэн, - сказал он, - я дам вам бесплатный совет.
     - Слушаю.
     - Не затевайте ничего. Вам не за что зацепиться.
     - Но вы же говорили...
     - Я помню, что я говорил.  Да,  они  обманули  вас.  Но  как  вы  это
докажете? Они могли выманить все ваши акции, выставить вас  без  цента  за
душой, и все  было  бы  шито-крыто.  А  вместо  этого  они  выплатили  вам
жалование, да еще положили тысячу долларов сверху, чтобы не  к  чему  было
придраться. И уволены вы под вполне благовидным предлогом -  несогласие  с
политикой, которую проводит ваша фирма.
     - Но у меня никогда не было никакого контракта!  Я  сроду  никому  не
продавал свои патенты!
     - Но вот же документы. И вы согласны, что эти  подписи  -  ваши.  Кто
может свидетельствовать в вашу пользу?
     Я призадумался. Пожалуй, никто, кроме меня самого. Даже Джек Шмидт не
знал, что творится за забором фабрики. Об этом знал только  я...  да  еще,
конечно, Белл и Майлз Джентри.
     - Теперь о ваших акциях, - продолжил адвокат. -  Здесь,  пожалуй,  мы
найдем зацепку. Если вы...
     - Во всей  этой  истории  это  -  единственная  честная  операция.  Я
действительно передал ей эти акции.
     - Да, но почему? Вы сказали, что это был подарок по случаю  помолвки,
в ожидании свадьбы.  И  она,  принимая  его,  знала  об  этом.  Вы  можете
заставить ее или вступить с вами в брак, или вернуть акции.  Прецедент  мы
встречаем в деле Мак-Калти против Родис. Тогда вы  вернете  себе  контроль
над фирмой и вышвырнете их за ворота. Можете вы все это доказать?
     - Черт побери, не хочу я на ней жениться! Она мне больше не нужна.
     - Дело ваше. Но это - единственная зацепка. Есть у вас свидетели  или
доказательства (письма и все такое) того, что, принимая  ваши  акции,  она
знала о том, что они дарятся ей, как вашей будущей жене?
     Я начал вспоминать. Конечно, свидетели у меня были... все та же пара:
Майлз Джентри и Белла Даркин.
     - Теперь вам понятно? Ваше слово против их слова, а на их стороне еще
и куча бумаг. Это значит, что вы не только ничего не получите, но  к  тому
же рискуете угодить в психбольницу с диагнозом: "навязчивая идея". Мой вам
совет - попытайтесь оспорить некоторые параграфы вашего контракта, рад вам
сообщить, что он составлен не безупречно, или начинайте работать в  другой
области. Но не пробуйте обвинять их в заговоре. Они выиграют дело, да  еще
и отберут у вас остальные акции за судебные издержки.
     Я так и сделал. В подвале дома, где размещалась адвокатская  контора,
я отыскал бар. Я уселся там за столик и заказал кучу выпивки.


     Мне хватило времени припомнить все это, пока я  добирался  к  Майлзу.
Когда фирма начала приносить прибыль, он арендовал в Сан-Фернандо чудесный
коттеджик и перебрался туда вместе с Рикки, предпочитая каждый день ездить
на фабрику через пустыню,  неужели  все  время  изнывать  от  убийственной
мохаувской жары. Я с удовольствием вспомнил, что Рикки  сейчас  далеко,  в
скаутском лагере на Большом Медвежьем озере. Мне бы не хотелось, чтобы она
видела, как я начну сейчас разбираться с ее отчимом.
     Проезжая через туннель,  я  задумался.  Что  делать  с  сертификатом?
Наконец я решил оставить его где-нибудь, а уж потом встретиться с Майлзом.
Не то, чтобы я ожидал драки или чего-нибудь в этом роде (если конечно, сам
не начну ее), но мысль была хорошей. Я теперь  был  словно  кот,  которому
однажды прищемили хвост в дверях - то есть все время был настороже.
     Оставить документы в машине? Но уж  если  мне  самому  может  грозить
насилие, то машину и подавно ничего не стоит угнать, хотя бы на буксире.
     Можно было послать их по почте на свое имя. Корреспонденцию я получал
на Главном Почтамте, ибо менял гостиницу всякий раз,  когда  обнаруживали,
что со мной живет Пит.
     Мне подумалось, что можно послать мои документы кому-нибудь из людей,
которым я доверял.
     Но таких было немного.
     Наконец, я вспомнил, кому можно было верить.
     Рикки.
     Казалось бы, глупо доверяться женщине после того, как Белла  обманула
меня. Но Рикки - это же совсем другое дело. Я знал ее полжизни (ее  жизни,
конечно),  и  если  только  человеческое  существо  может  быть  абсолютно
честным, то это именно Рикки... и Пит был  того  же  мнения.  Кроме  того,
Рикки была физически  неспособна  превратно  истолковать  мужской  здравый
смысл. Она была девчонкой только в том, что касалось ее лица, но  даже  не
фигурой.
     Выехав из туннеля, я свернул к аптеке, где  разжился  марками,  двумя
конвертами, большим  и  маленьким,  и  парой  листов  почтовой  бумаги.  Я
написал:

     "Дорогая Рикки-Тикки-Тави!
     Я надеюсь вскоре увидеть тебя, но, тем не менее  прошу:  сохрани  для
меня то, что лежит в маленьком конверте.
     Пусть это будет нашей тайной..."

     Тут я  задумался.  Черт  возьми,  если  со  мной  что-то  случится...
автокатастрофа или еще что нибудь в этом роде... Рикки, получив это, будет
винить во всем Майлза и Беллу. Ну и пусть. Вдруг я понял, что  уже  принял
решение не ложиться в анабиоз. Лекция, которую прочел мне док, и несколько
часов трезвых размышлений - вот  и  все,  что  мне  было  нужно.  Я  решил
остаться и бороться, а сертификат станет моим главным оружием. Он позволял
мне реализовать все документы фирмы, давал мне право совать нос во все  ее
дела. Если они снова попытаются не пускать меня на фабрику,  я  вернусь  с
адвокатом, помощником шерифа и постановлением суда.
     За одно это я могу потащить их в суд. Возможно, я  проиграю  процесс,
но вони будет вполне достаточно, чтобы "Мэнникс" отступился от фирмы.
     А может, не стоит отсылать сертификат Рикки?
     Нет, пусть на всякий случай он будет у нее. Рикки да Пит - вот и  вся
моя "семья". И я продолжил писать:

     "Если через год от меня не будет никаких вестей, или если ты узнаешь,
что со мной что-то случилось, позаботься о Пите, если отыщешь его,  и,  не
говоря никому ни слова, бери маленький  конверт,  который  я  вкладываю  в
большой, и неси его  в  ближайшее  отделение  Американского  Национального
Банка, а там уже вели кому-нибудь из служащих вскрыть его.
     Люблю, целую.
     Дядя Дэнни.

     На другом листке я написал:

     "3 декабря 1970 г.
     Лос-Анджелес, Калифорния.
     Все свои наличные деньги, имеющиеся у меня, до последнего доллара,  и
прочие сбережения, включая акции (тут я перечислил их номера)  перевожу  в
Американский Национальный Банк с тем, чтобы они были сохранены и  переданы
Фредерике Вирджинии Джентри в день ее совершеннолетия.
     Дэниель Бун Дэвис."

     Все это я написал прямо на прилавке аптеки, при этом в ухо  мне  орал
динамик. Но получилось четко и недвусмысленно.  Я  мог  быть  уверен,  что
Рикки получит все мои деньги, если со мной что-нибудь случится, и  что  ни
Майлз, ни Белла не смогут их отнять.
     Если же все обойдется, я при первой же встрече  попрошу  вернуть  мне
конверт. Я  не  стал  делать  на  сертификате  передаточную  надпись,  мое
"завещание" и без того было достаточно ясным. И сертификат, и  "завещание"
я вложил в маленький конверт, а его вместе с письмом для Рикки  засунул  в
большой. Потом написал на нем адрес лагеря, наклеил марку и бросил в  ящик
у входа в аптеку. Все это заняло у меня минут сорок. Забравшись в  машину,
я заметно повеселел, мое настроение улучшилось... не только от того, что я
обезопасил свои сбережения, но и потому, что наконец  разобрался  во  всех
своих проблемах.
     Не то, чтобы разобрался совсем, но, по крайней мере,  решил  смотреть
им в лицо, а не убегать и не играть в Рипа ван Винкля... [Рип ван Винкль -
персонаж романа Вашингтона Ирвинга,  двадцать  лет  проспавший  на  попоне
эльфов] надеясь, что все утрясется само собой. Конечно же, я хотел увидеть
двухтысячный  год  и  обязательно  увижу  его...  когда  мне   будет   лет
шестьдесят. Надеюсь, я и тогда еще буду свистеть вслед каждой красотке. Не
стоит торопиться, перескакивая в следующее поколение в анабиозной  камере.
Это ненормально - увидеть результат, не увидев самого действия. До тех пор
у меня было целых тридцать лет, и я наделся прожить все их  так,  чтобы  в
двухтысячном году можно было с удовлетворением оглянуться назад.
     Сначала я намеревался дать бой Майлзу и Белле. Может, я проиграю,  но
неприятностей им понаделаю.  Так  мой  Пит,  приходя  домой  изодранный  в
клочья, все же торжествующе выл, словно говоря:
     - Посмотрели бы вы на моего врага!
     От встречи с Майлзом я не ждал особых  результатов.  Это  будет,  так
сказать, официальным объявлением войны. Во всяком  случае,  сегодня  спать
Майлзу не придется... а он может, если захочет, разбудить и Беллу.